Андрей Одейчук

Блез Паскаль (1623-1662 гг.) - великий математик, физик, гениальный психолог. Многострадальная, подвижническая, исполненная неутомимых трудов и духовных исканий жизнь Паскаля была поистине путем познания великого верующего человека. Как познающий философ он олицетворял собой опыт о противоречиях человеческого существования.

Трагедия и парадоксальность его жизни проявлялись буквально во всем, что ей сопутствовало: он добивался замечательных результатов в науке и одновременно признавал ее суетность; философствовал о природе человека, но лишь снискал славу философа одиночества; был ревностным католиком, но при этом морально защищал людей, осужденных католической церковью в качестве еретиков.

Философию Паскаля можно по праву считать моделью всякой подлинно духовной жизни, образцом переживания борьбы противоположных сил и стремлений независимо от эпохи и национальной традиции. Он жил внутренним конфликтом и сообразно ему философствовал, мысля оппозициями, не признающими компромиссов и синтезов: требуя для всякой идеи противоположной. Это было его условием и методом достижения Истины, борьбой против умственной односторонности.

Паскаль не вырабатывал систему метафизики, не занимался гносеологией как таковой, не писал специальных трактатов, посвященных морали. Но его философская эссеистика, а это, прежде всего, «Письма к Провинциалу» и посмертно опубликованные фрагменты, известные как «Мысли», затрагивает сложнейшие философские проблемы и представляет собой предельную ясность и глубину изложения мыслей.

Будучи истинным сыном XVII в., Паскаль начал свое философское творчество с изучения проблемы метода, поиска самоочевидного. Эта проблема решалась им путем различения способностей человека. Паскаль считал, что любое знание содержит утверждения, истинность которых для людей несомненна, хотя доказать эту истинность невозможно. Примером таких истин, которые Паскаль называет первыми началами, является существование пространства, времени, движения, бесконечного числового ряда. Сферу этих первичных принципов, а также не менее очевидных и истинных положений типа «я существую», «я умру», Паскаль обозначил понятием «сердце». Именно сердце как вместилище первоначал составляет фундамент всех естественно-научных, математических и моральных знаний. С его «чувствований» собственно и начинаются все естественно-научные и математические доказательства. Сердце сразу чувствует то, что затем постепенно, но также достоверно доказывает разум. При этом разум не подчинен сердцу, он нечто отличное от сердца, и в тоже время они сообща составляют мышление человека. Более того, строго говоря, непосредственная данность первичных начал у Паскаля относительна, она опосредована умозаключениями, работой разума, однако эта работа совершается незаметно для нас, воочию не явлена, и она есть результат многократного повторения известных связей в опыте, попросту, результат привычки.

Основную проблему всех научных изысканий Паскаля составили чудо и тайна математической и астрономической бесконечности. Своей бескрайностью и мощью пространство завораживало Паскаля, его глубоко занимал вопрос: что есть человек в бесконечности? А в свою очередь ответ на него определил основную философскую тему Паскаля: величие и ничтожество человека.

Вокруг человека бесконечность, знания же которыми когда бы то ни было будет располагать человечество всегда будут конечными. Даже непрестанный прогресс человеческих знаний не обеспечивает достижения нами окончательного, абсолютно верного, полного знания о чем бы то ни было. Охватить бесконечность всего может только бесконечный разум.

Поэтому все науки имеют перед собой бесконечные задачи, а наше знание при этом есть отчасти знание - отчасти незнание. Во всяком познании каждое достижение представляет собой новую проблему и всякий твердый результат ускользает от нас, это касается и пути познания математики, которую Паскаль считал эталоном науки.

Хотя абсолютно совершенное научное знание, по Паскалю, недостижимо, но знание несовершенное, доступное нам, содержащее те или иные отклонения от истины, тем не менее достоверно и чрезвычайно ценно. Ценно оно в своей способности отделять прекрасное от отвратительного, справедливое от несправедливого, высокое от низменного, добро от зла. Все это требовало суждений, но не теоретических, как в математике, а суждений о ценности.

Паскаль был одним из первых, кто отчетливо поставил философскую проблему ценностей. Для него моральные суждения важнее, чем теоретические суждения науки, так как они определяют всю жизнь и судьбу человека. Без оценки не познается истина. В цельности теоретического и морального мышления человека проявляется его величие. Никакие пространства не могут сравниться с мышлением, т. е. с тем, что обмеряет и знает их. Именно мышление определяет место и роль существа, находящегося между бесконечностью двух миров: микро- и макромира. Благодаря ему человек осознает, что «он нечто, но не все», «середина между всем и ничем» .

Но бесконечность и ценность научного познания не единственная прерогатива человека. Наряду с разумом имеется иной противостоящий ему источник жизни. Он кроется в наших органах чувств и определяет принципы чистого воображения, следствием и мерилом которых выступает удовольствие, а в пределе - счастье человека. Счастью, по Паскалю, не чужды даже святые. Если разум, в принципе, не в состоянии приносить нам ожидаемого удовлетворения, то переживание мимолетной радости, боли или любопытства мгновенно заполняет человеческое сердце и уже одним этим руководит нами. Познание Истины прежде всего сердечное.

Таким образом, появляется антиномия: человек одновременно влюблен в истину и терзаем страстью, он знает лишь бесконечное, а любит лишь конечное и преходящее. Человеку невозможно выбрать что-то одно, исключив при этом другое. Он не может выбрать потому, что «в нашем мире ничего не бывает безусловно истинно и, значит, все ложно».

Наш разум и наше сердце равно ущербны, поскольку сердце может сообщить лишь о немногих самоочевидных вещах, а разум становится слишком ненадежным, чуть только он покидает пределы геометрии. Истинное имя человеку - двойственность. Человек «дубъект», обреченный в моменты примирения с разумом бороться со страстями и наоборот. Он - «парадокс», величие которого заключается в осознании своего ничтожества. Это тот конечный пункт, с которого философия Паскаля начинает приуготовлять дорогу к окончательной истине.

Природа человека основана на антиномиях и одного мышления (разума и сердца) недостаточно, чтобы их преодолеть. Противоречие естественного порядка может быть разрешено только сверхъестественным образом. Разум может быть полезен лишь для нахождения доводов, для убеждения в истинах религии. И здесь у Паскаля, в его гносеологии, появляется понятие благодати. Паскаль убежден, что еще выше моральных ценностей стоят ценности религиозные и что иерархия ценностей установлена Богом и дана в христианском Откровении. Благодаря благодати сердце ощущает, а разум понимает лишь то, что им дано будет ощутить и понять. Иначе человек обречен на суетные и бесполезные рассуждения. Паскаль фактически возвращается к библейскому пониманию разума, мудрости, сердца.

Пережив глубокое обращение сердца, он обратился от Бога философов к Живому Богу, Богу Любви. И та изначальная самоочевидность, которая воспринимается сердцем, теперь есть всецело результат присутствия в человеке веры. Именно вера, помещенная в сердце, дает человеку силу, чтобы отказаться от себя, от своей индивидуальности и склониться к Богу, поскольку с самого момента возникновения ненависти к себе мы получаем возможность любить Бога, ощущать Бога, а не доказывать Его бытие задним числом. Вера у Паскаля не тайна, но состояние мистической сущности человека, открытое ему только сердцем. Философия Паскаля имеет своей вершиной гармонию сердца, в которой все совмещается: и вера с наукой; и Бог философов с богом Авраама; и внутренний конфликт «мыслящего тростника» с отдачей Богу всего себя.

Источник: https://phdblog.org.ua/m/Filosofiya_serdca_i_razuma_Bleza_Paskalya.

Приложение. БЛЕЗ ПАСКАЛЬ О СЕРДЦЕ (из книги «Мысли»)

474. Любое рассуждение нашего разума сводится к оправданию победы чувства над этим самым разумом.

А вот воображение и подобно чувству, и противоположно ему, поэтому отличить одно от другого не так-то просто. С равным успехом можно утверждать и что чувство - плод воображения, и что именно воображение - самое подлинное чувство. Тут необходимо опираться на некое твердое правило. Разум это правило подсказывает, но он в плену у всех наших чувств, вот и получается, что никаких твердых правил не существует.

475 . Люди нередко путают воображаемое чувство с чувством истинно сердечным, поэтому им кажется, что они уже вступили на путь праведный, хотя на самом деле еще только собираются вступить на него.

476 . Как еще долог путь от познания Бога до любви к Нему!

477 . У сердца немало своих собственных разумных, по его понятию, чувств, непостижимых разуму, и этому утверждению есть множество доказательств. Я убежден, что сердце искренне любит и Вездесущего, и так же искренне - себя; поэтому оно, в зависимости от минутной склонности, отдается нежным чувствам или, напротив того, охладевает то к одному, то к другому. Вы оставили в вашем сердце любовь лишь к одному из двух; но разве побудили вас к этому доводы разума?

478 . Сердце, инстинкт, руководящее начало.

479 . Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем: именно сердце помогает нам постичь начало начал, и тщетны все усилия разума, неспособного к такому постижению, опровергнуть доводы сердца. Пирроники, которые лишь этим и занимаются, зря тратят время. Мы знаем, что ничего не примыслили, а бессилие доказать нашу правоту с помощью разума свидетельстве не о шаткости обретенного нами знания, как утверждают пирроники, а о слабости этого самого разума. Ибо мы не менее твердо убеждены в том, что наравне с существованием пространства, времени, движения, чисел существует некое начало начал, нежели во всем, чему нас научил разум. Вот на эти знания, обретенные с помощью сердца и инстинкта, должен опираться разум, из них он должен исходить в своих рассуждениях. Сердце чувствует, что пространство трехмерно и что чисел бесконечное множество, и уж потом на этой основе разум доказывает, что два возведенных в квадрат числа никогда не бывают равны друг другу. Основные начала мы чувствуем, математические положения доказываем, то и другое непреложно, хотя приобретаются эти знания разными путями. И равно смешно, равно бесплодно разуму требовать от сердца доказательств существования начала начал - иначе он не поверит в него, - а сердцу требовать от разума чувством воспринять математические положения - иначе оно их отвергает.

Итак, подобное бессилие разума должно сбить спесь с него, жаждущего быть полномочным судьей всем и всему, не поколебав при этом нашей уверенности. Будь на то Господня воля, мы никогда не нуждались бы в нем и все существенное познавали бы с помощью инстинкта и чувства. Но природа отказала нам в этом благе, она отмерила нам более чем скудные познания именно в самом существенном, меж тем как все прочие сведения мы и впрямь обретаем с помощью разума.

Вот почему те, кого Бог сподобил обрести веру по велению сердечного чувства, так счастливы, а их убеждения так неколебимы. Что же касается всех прочих, нам остается одно - склонять этих людей к вере доводами разума в ожидании, пока Господь не откроет их сердцам истину, ибо только вера, идущая от сердца, возвышая человека над всем человеческим, обещает ему вечное спасение.

480 . Вера - дар Божий. И не рассчитывайте, что мы станем утверждать, будто она - дар нашего разумения. Другие вероисповедания гласят другое: для них только наше разумение наставляет на путь истинный, вот только путь этот никуда не ведет.

481 . Человек не умом, а сердцем чувствует Бога. Это и есть вера: не умом, а сердцем чувствовать Бога.

Блез Паскаль Стрельцова Галина Яковлевна

3. «У сердца свои законы, которых разум не знает»

Наиболее интересен здесь паскалевский анализ себялюбия (amour-propre), его происхождения и почти «катастрофических» последствий для самого человека и всех его отношений с другими людьми. Паскаль считает себялюбие «глубинным основанием», «корнем» очень многих недостатков и пороков людей. Любовь к самому себе, к своему Я естественна для человека и гнездится в глубине его «сердца». К. Маркс называл себялюбие «древнейшей формой любви» (2, 151). Любовь, согласно Паскалю, всегда почитает, уважает и возвышает предмет своей любви. Но что происходит, когда человек возвышает самого себя? Он хочет быть великим, счастливым, совершенным, любимым и уважаемым другими людьми, а видит себя жалким, несчастным, несовершенным. Увы, он сам понимает, что заслуживает лишь презрения и даже отвращения со стороны людей. «Это затруднение порождает в нем самую несправедливую и преступную страсть, какую только можно себе представить, а именно смертельную ненависть к этой истине, которая изобличает его недостатки» (14, 636, фр. 978).

Человек очень хотел бы уничтожить, стереть с лица земли эту истину, но не в силах этого сделать - он вынужден довольствоваться ее уничтожением в своем сознании и сознании других людей. Он хотел бы забыть о ней и начинает ненавидеть всякого, кто напоминает ему об этой неприятной правде. «Конечно, плохо быть полным недостатков, но значительно хуже быть полным ими и не желать признавать их, поскольку к ним добавляется еще и недостаток добровольной иллюзии» (там же, 636, фр. 978). Сами-то мы не любим, когда другие нас обманывают и требуют к себе уважения большего, чем они заслуживают. Поэтому несправедливо и нам обманывать их и ожидать от них уважения большего, чем мы того заслуживаем. Несправедливо с нашей стороны сердиться и обижаться на тех людей, которые раскрывают нам глаза на наши собственные недостатки и пороки, ибо не они, а мы сами виновны и ответственны за них. Напротив, мы должны любить их за то добро, которое они делают для нас, помогая нам избавиться от великого зла - неведения и незнания наших несовершенств. Нельзя обижаться на них и за то презрение, которое они испытывают по отношению к нам, ибо мы его вполне заслужили своими пороками. Вот какие мысли и чувства, говорит Паскаль, должны были бы родиться в сердце, полном правды и справедливости.

Но поразительная испорченность природы человека приводит к прямо противоположному результату, и вместо того, чтобы ненавидеть свои пороки и самого себя за них, он начинает ненавидеть истину и правду о себе. Есть различные уровни и степени подобного рода ненависти, говорит Паскаль, но в какой-то мере она присуща всем, ибо «неотделима от себялюбия». Правда о наших пороках есть слишком «горькое лекарство» для нас, и мы стараемся принимать его в минимальных дозах и вперемежку с лестью и похвалами, которые расточают нам наши «доброжелатели», желающие «подсластить пилюлю». Тем не менее мы проглатываем микроскопические порции этого лекарства с отвращением и тайной досадой на тех, кто нам его предлагает.

Люди, которые вынуждены общаться с нами и которые хотят заслужить наши симпатии, начинают рассматривать нас согласно нашим желаниям: «Мы ненавидим истину - от нас ее скрывают, мы любим лесть - нам льстят, мы любим быть обманутыми - нас обманывают» (там же, 637, фр. 978). Иной государь становится посмешищем всей Европы, говорит Паскаль, и только он один об этом не знает, потому что придворные не скажут ему правды, дабы не навлечь на себя его гнева и не причинить ущерба своим интересам. Так вся жизнь людей превращается в «вечную иллюзию», а их общение - во «взаимный обман». «Никто в нашем присутствии не говорит о нас так же, как в наше отсутствие… - сетует он, - и в мире осталось бы немного друзей, если бы каждый из них знал то, что его друг говорит о нем, когда его нет рядом, хотя именно тогда он говорит искренне и без предвзятости» (там же, 637, фр. 978). Как нерассудительно и несправедливо сердце человеческое! - восклицает Паскаль в ходе этого грустного размышления и заключает: «У сердца свои законы, которых разум не знает» (там же, 552, фр. 423).

Как бы подхватывая мысль Паскаля, Кант в своей работе «Об изначально злом в человеческой природе» (1792) тоже говорит об «извращенности и коварстве человеческого сердца»: «Эта нечестность - самому себе пускать пыль в глаза, мешающая утверждению в нас подлинно морального образа мыслей, превращается внешне в лицемерие и в одурачивание других. Если это и нельзя называть злостностью, то оно по меньшей мере заслуживает названия низости и кроется в том злом [начале] человеческой природы, которое… составляет тронутое гнилью место нашего рода и, пока мы не избавимся от него, будет препятствовать развитию зачатков доброго, которое при других условиях могло бы произойти» (39, 4, ч. 2, 41). Говоря далее о себялюбии как принципе наших моральных максим, Кант считает его «источником всего злого».

Важно отметить то обстоятельство, что Паскаль возлагает ответственность за это зло не на естественную материальную природу, не на метафизическую неизменную сущность человека, но на его волю (сердце и есть воля), которая делает объектом своей высшей любви несовершенного и ограниченного человека. Именно духовное начало в нем является источником и «величия» и «ничтожества» человека. В конце концов мифическая первоначальная «природа» ничего не определяет в нравственном отношении, и потому она не добра и не зла сама по себе. Она лишь средство в руках человека: все зависит от того, что он сумеет сделать из своей «природы». «Привычка есть вторая природа, - говорит Паскаль, - которая разрушает первую. Но что такое природа? Почему привычка не является естественной? Я очень боюсь, что эта природа сама есть только первая привычка…» (14, 514, фр. 126). Благодаря внешней привычке можно научиться внутренней добродетели. Таким образом, у Паскаля нет первоначальной и неизменной «природы» человека, которая бы фатально обусловливала всю его последующую жизнь. Категории добра и зла характеризуют то или иное нравственное состояние человека, возникшее уже в результате обработки «природы», и потому человек ответствен за то добро или зло, которое он несет в мир. В этом своем решении Паскаль противостоит как тем, которые считали «природного человека» злым (например, Т. Гоббсу, видевшему в «злой природе» людей источник войны всех против всех), так и тем, которые считали его добрым (скажем, Ж. Ж. Руссо, усматривавшему в «доброй природе» источник солидарности и равенства между людьми). Впоследствии Гегель также обратил внимание на нравственную нейтральность естественного состояния человека и связал добро и зло с волей, ответственной за то или другое, что он называл «виновностью», или «вменяемостью» (см. 31, 2 , 259–260).

Вера Паскаля в возможность изменения «природы», ее улучшения посредством воспитания и культуры встретила живое понимание Гельвеция, глубоко убежденного во всемогуществе воспитания. «Своеобразие характера каждого человека есть (как замечает Паскаль) продукт его первых привычек», - читаем в произведении Гельвеция «О человеке» (32, 2 , 181).

В себялюбии Паскаль видел настоящий «камень преткновения» на пути нравственного совершенствования человека. Оно не только заставляет его сознательно закрывать глаза на свои недостатки, но и мешает ему их разглядеть, являясь как бы невидимой и вместе с тем основательной их завесой. Благодаря себялюбию люди более склонны фиксировать внимание на своем «величии», чем на «ничтожестве». Тогда они впадают в гордость и тщеславие и, не ведая своих слабостей, начинают мнить себя всезнающими и всемогущими, на деле оказываясь в плену у собственных пороков.

Для «профилактики» этого «нравственного загнивания» Паскаль предлагает весьма радикальное средство - ненависть к нашему собственному Я, источнику себялюбия: «Истинная и единственная добродетель состоит в том, чтобы ненавидеть себя…» (14, 581, фр. 564). «Кто не способен ненавидеть свое Я, а также инстинкт, побуждающий его делать из себя бога, тот находится в крайнем ослеплении. Даже тот, кто совсем ничего не видит, не столь далек от истины и справедливости, как он!» (там же, 586, фр. 617). Дурно «обожествлять» себя с нравственной точки зрения, ибо нравственный идеал, так сказать «высокое небо нравственности», надо искать не в себе, а в другом существе, поистине достойном нашей самоотверженной любви. Но это идеальное и совершенное существо может быть только богом. Отсюда «мы должны любить только бога и ненавидеть только себя» (там же, 546. фр. 373).

Дурно «обожествлять» себя и с социальной точки зрения, потому что и другие могут делать то же самое, что неминуемо обернулось бы бесконечными конфликтами между людьми, ибо никто не потерпел бы других «над собой», но каждый захотел бы встать выше всех. Лучше любить других людей, говорит Паскаль, поскольку они есть «образ божий» (см. там же, 623, фр. 931). Вспомним и о том, что Паскаль признает «величие» каждого человека и его способность к добру, которые также надо любить. Таким образом, формула «надо ненавидеть себя» относится не к человеку вообще, а только к его «ничтожеству».

Сколько упреков, нареканий и прямых обвинений получил Паскаль за эту свою нравственную максиму! Чего в ней только не видели: человеконенавистничество, уничижение человека, христианский аскетизм и т. д. Но здесь реальная нравственная проблема: о вреде эгоизма и «заслонах» против него. Паскаль выдвигает свою формулу во имя нравственного идеала и нравственно совершенной личности, которая в беспощадной требовательности к себе усматривает источник нравственной неуспокоенности и морального роста. В ясном сознании своих недостатков человек, согласно Паскалю, обретает истинное нравственное величие.

Ф. Достоевский и Л. Толстой высоко ценили эту максиму Паскаля. Но французские просветители, особенно Вольтер, резко выступили против нее, противопоставив ей концепцию «разумного эгоизма». Если Паскаль указывает на вред себялюбия, считая его источником беспорядка в обществе, то Вольтер говорит о его необходимости и полезности: «На нем покоится весь порядок. Невозможно, чтобы общество сформировалось и существовало без себялюбия, как невозможно создавать детей без вожделения и думать о пропитании без аппетита. Именно любовь к нам самим присутствует в нашей любви к другим; именно через наши многочисленные нужды мы полезны роду человеческому; это - основа всякой коммерции; в этом состоит вечная связь между людьми… Именно себялюбие, данное каждому живому существу от природы, научило его уважать себялюбие других. Закон направляет это себялюбие, а религия его совершенствует», - пишет Вольтер в своем «Анти-Паскале» (100, 22 , 37).

Далее он апеллирует к богу, давшему людям этот «инстинкт», который они должны использовать по назначению. Бог мог бы его и не давать - вот тогда мы бы все делали только из милосердия и любви к другим людям, совершенно не думая о самих себе. Так что следование логике себялюбия, согласно Вольтеру, есть исполнение повеления божия.

Поразительно легко и просто разрешает Вольтер труднейшую для Паскаля проблему «единственной точки зрения» в области нравственности. «Порт ориентирует тех, которые находятся на корабле, но где эта точка в нравственности?» - вздыхая спрашивает Паскаль, а Вольтер ему отвечает: «В той единственной максиме, бытующей у всех народов: „Не делайте того другому, чего не хотели бы, чтобы делали вам“» (там же, 50). Здесь Вольтер приводит одну из формулировок так называемого «золотого правила» нравственности, известного уже Конфуцию и Фалесу (VI в. до н. э.) и привлекавшего внимание многих философов в последующие времена (Сенека, Эпиктет, Августин, Гоббс, Локк, Лейбниц, Кант и др.). Но все дело в том, что так легко, как представлялось Вольтеру в полемике с Паскалем, не разрешается поставленная последним проблема, а «золотое правило» - оно безусловно было известно и Паскалю - при теоретическом его обосновании и конкретном практическом применении встречает ряд трудностей: например, оно не устраняет эгоистической подоплеки человеческого поведения, на что указывали Кант и Шопенгауэр (см. подробнее 35).

Но острота поставленной Паскалем проблемы не снимается каким-то частным и односторонним ее решением и не сводится лишь к отысканию какого-то универсального принципа нравственности, ибо он обращает внимание на разные стороны «нравственного порядка». Во-первых, он ставит вопрос о специфике этого последнего в отличие от физического порядка тел и интеллектуального порядка «духовных существ», т. е. людей. Как из всех тел в природе, вместе взятых, нельзя вывести «самой маленькой мысли», так из всех тел и умов, вместе взятых, нельзя получить «истинного милосердия» (см. 14, 540, фр. 308) или крупицы любви, этих высших ценностей «нравственного порядка». В самом деле, говорит Паскаль, не доказывают же разумом причин и оснований любви, что было бы нелепо и смешно. Какой контраст с его юношеской идеей о том, что разум представляет собой «глаза любви»! И не только с ней, но и с его требованием «хорошо мыслить» как «основой морали».

Во-вторых, в связи с этим Паскаль указывает на проблему источника нравственного достоинства личности и выступает против этического рационализма, кредо которого выразил Декарт в своем «Рассуждении о методе»: «Поскольку наша воля склонна чему-либо следовать или чего-либо избегать только в силу того, что наше разумение представляет ей это хорошим или дурным, то достаточно правильно судить, чтобы хорошо поступать, и судить возможно правильнее, чтобы и поступать также наилучшим образом, то есть чтобы обрести все добродетели, а вместе с тем и все другие доступные нам блага» (36, 279). Удивительна эта совершенно сократовская вера Декарта в тождество знания и добродетели! Ведь еще в античности стоики заметили противоречие между тем и другим по принципу: «Вижу и одобряю лучшее, а следую худшему». Иезуиты являли для Паскаля пример подчас вопиющего противоречия между знанием, эрудицией, образованностью и добродетелью. Паскаль правильно считает, что знания еще недостаточно для определения нравственного достоинства личности.

Поскольку сам разум, согласно Паскалю, подвержен всяким влияниям (чувств, страстей, воображения, корыстных интересов и т. д.), постольку он не может быть «высшим судьей» и представляет в нравственном отношении нечто нейтральное, следующее велениям злого или доброго «сердца» человека. Значит, источником «нравственного порядка» (как и безнравственного поведения) может быть доброе или злое «сердце» как первичная и более мощная по сравнению с разумом чувственная природа в человеке. Кроме того, верить во всесилие разума могут только те, полагает Паскаль, кто недооценивает силу страстей, но эти последние «всегда живы даже в тех, кто стремится от них отречься» (там же, 549, фр. 410). Внутренняя борьба между разумом и страстями составляет драматизм всей человеческой жизни и происходит с переменным успехом, лишь иногда уступая место их гармонии. Так что не всегда «ум с сердцем не в ладу».

Связывая источник нравственности с «сердцем» человека, Паскаль хочет утвердить искренность, неподдельность и непосредственность добродетели на уровне нравственного чувства, которое не умеет лицемерить и хитрить, подобно разуму. Правильно подчеркивая важную роль нравственных чувств и интуиции в моральной жизни людей, Паскаль все-таки отводит и разуму свое место в нравственном воспитании: разум побуждает себялюбивое «сердце» обратить свой взор к «общему благу», но лишь неподкупный и полный истины разум.

В-третьих, Паскаль отмечает относительность нравственных норм, изменяющихся не только от эпохи к эпохе, но и от народа к народу и от государства к государству. «Кража, кровосмешение, убийство детей и отцов - все выступало под видом добродетельных поступков» (там же, 507, фр. 60). Он связывает различные нравы с законами разных эпох и государств, но не может указать их источника.

Наконец, Паскаль озабочен проблемой нравственного идеала, т. е. нравственно совершенной личности. Он находит его в личности Иисуса Христа, главными нравственными качествами которого считает милосердие, служение людям и любовь к ним, готовность жертвовать собой ради других, способность к страданию. К другим ценным качествам Паскаль относит рассудительность, сознание своего долга, правдивость, верность, честность, скромность. Не видя возможности реализации этого идеала в том «зачумленном мире», в котором вращаются люди (по сути дела в светском обществе с его интригами, обманом и предательством), Паскаль снова возлагает все надежды на религию. Истинные христиане, следуя примеру Иисуса Христа, согласно Паскалю, образуют свою «республику», но она немногочисленна, ибо показная набожность в духе иезуитизма широко распространена в свете. Если в «Письмах к провинциалу» он часто апеллировал к разуму, чувствам, совести людей, то в «Мыслях» начинает преобладать религиозное обоснование морали: «нравственный порядок» он иногда называет «сверхприродным».

«У поэзии сердца законы жестоки…» У поэзии сердца законы жестоки: Целый век для нее не жалеешь горба, Жизнь свою для нее разлагаешь на строки. Госпожа – не батрачка она, не раба. Для нее ты ныряешь в глубины. И снова На поверхность тебя поднимает струя, Только если

«У любви свои законы…» У любви свои законы, И дворцы, и закрома, - Мы ещё едва знакомы, Но от счастья без ума! Каждый миг короткой встречи Убеждает вновь и вновь - Не взвалить ярмо на плечи, А принять душой любовь! В закоулках жизни блудной Не укрыться никуда. Мы с любовью

VIII-. Книги, в которых Гоголь писал свои сочинения. - Начатые повести. - Гоголь посещает Киев. - Аналогия между характером Гоголя и характером украинской песни. В письмах к г. Максимовичу Гоголь ненароком открывает местами, под какими впечатлениями и влияниями писал он

Что знает наука о мозге Несмотря на все достижения современной науки, человеческий мозг остается самым загадочным объектом. Шаг за шагом исследователи раскрывают его тайны. С помощью сложнейшей тонкой аппаратуры ученые Института мозга человека смогли «проникнуть» в

Кто знает мало - знает много Есть и другие, более «тонкие» сомнения. В литературе считается бесспорным, что писатель может хорошо написать лишь о том, что он знает хорошо и глубоко; чем лучше он знает «материал», чем глубже его личный опыт в этом плане, тем серьезней и

О ТОМ, ЧТО ЗАКОНЫ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ПРИРОДНЫЕ УСЛОВИЯ, СЛУЖАТ УКРЕПЛЕНИЮ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ, А НРАВЫ ЕЩЕ БОЛЕЕ ВАЖНЫ, ЧЕМ ЗАКОНЫ Все народы Америки имеют демократическое общественное устройство, - Однако демократическиеучреждения процветают

Засядько норму знает После Великой Отечественной войны нужен был министр угольной промышленности СССР. На примете у И.В.Сталина был директор одной украинской шахты - Александр Федорович Засядько. Его вызвали в Кремль.Во время беседы Сталин спросил, что будем пить? Вино?

5. Разум. В связи с этим стоит понятие Истины.Теоретически - истина - это сам объект, его структура, функции, качества. Практически - это модели объекта, от словесных описаний и математических формул до физических устройств, имитирующих оригинал. Истины создаются разумом,

РАЗУМ В современной науке оформилось понятие информации. Прежде, во времена Вернадского (не очень-то давние!), ученые оперировали главным образом энергетическими показателями, говоря о материальных процессах. Теперь дополнительно учитывается информация. Появилась

О том, чего не знает зритель Сценарий фильма «Почтовый роман» попал мне в руки чудом. Чудом потому, что мой режиссерский опыт был еще весьма невелик, а если точнее - то никакой: мною была поставлена всего одна картина «Цыган», пусть и прошедшая у зрителя на ура… Так что не

Глава VII. Перехватчики У треугольного крыла свои «но». «Как я полечу на «треугольничках»? Парад 24 июня 1956 года в Тушине. «На суховской «балалайке» можно играть не хуже, чем на скрипке…». У серии свои трудности. «Сбей его, сбей!» Ох уж этот помпаж! Самолет с боковыми

ТОТ, КТО ЗНАЕТ Для христианских миссионеров опьяняющее и вызывающее видения действие этих грибов казалось делом рук дьявола. И они пытались всеми доступными средствами искоренить их употребление. Но это удавалось им лишь отчасти, поскольку индейцы вплоть до наших дней

Что знает или не знает Шерлок Холмс Прожив несколько недель на Бейкер-стрит, доктор Ватсон составил список того, что знает или не знает Шерлок Холмс.1. Знания в области литературы - никаких.2. Философии - никаких.3. Астрономии - никаких.4. Политики - слабые.5. Ботаники -

1623-1662 г. Французский математик, физик, философ, писатель.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Ветвь не в силах постичь, что она лишь часть дерева.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Для человека, который любит только себя, самое нетерпимое - оставаться наедине с собой.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Красноречие - это живопись мысли.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Лучшие книги те, о которых читатели думают, что они могли бы написать их сами.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Почему люди следуют за большинством? Потому ли, что оно право? Нет, потому что оно сильно.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Случайные открытия совершают только подготовленные умы.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Суть человеческого естества - в движении. Полный покой означает смерть.

Блез Паскаль

Счастье ни в нас, ни вне нас. Счастье в Боге, и именно в этой мере оно и в нас, и вне нас.

Блез Паскаль

У сердца есть причины, которые разуму не понять.

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Блез Паскаль

Чем человек умнее и добрее, тем больше он замечает добра в людях.

Блез Паскаль

Всё наше достоинство в том, что мы способны мыслить. Будем же стараться мыслить правильно: в этом основа морали.

Величайшее счастье, доступное человеку - любовь, - должно служить источником всего возвышенного и благородного.

Великие люди не висят в воздухе, не оторваны от всего человечества - нет, они больше нас лишь потому, что на голову выше, но их ноги на том же уровне, что и наши, они попирают ту же землю.

Величие человека так несомненно, что подтверждается даже его ничтожеством. Ибо ничтожеством мы именуем в человеке то, что в животных считается естеством.

В наши времена, когда истина скрыта столькими покровами, а обман так прочно укоренился, распознать истину может лишь тот, кто горячо её любит.

В природе всё так тесно связано между собой, что нельзя познать одного, не изучив другого. Нельзя познать части, не познав целого. А целое бесконечно.

Всё, что одни могли сказать для доказательства человеческого величия, для других послужило только аргументом для доказательства человеческого ничтожества.

Всякое рассуждение сводится к уступке чувству.

Всякий раз мы смотрим на вещи не только с другой стороны, но и другими глазами - поэтому считаем, что они переменились.

Воображение дарует своим любимцам такое полное и глубокое довольство, какое никогда не испытать питомцам разума.

Горе людям, не знающим смысла своей жизни.

Гордыня перевешивает в душе человека сознание собственных несовершенств.

Для человека всё сущее в нём самом, ибо, когда он умирает, для него умирает и всё сущее. Поэтому каждый думает, что для всех он тоже всё.

Доводить благочестие до суеверия - это подрывать его.

Добродетель человека измеряется не необыкновенными усилиями, а его ежедневным поведением.

Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим.

Из того, что возможно насилием подчинить людей справедливости, вовсе не следует, что было бы справедливо подчинять людей насилием.

Излишнее послушание - это такой же естественный и гибельный порок, как и недоверчивость.

Иные наши пороки - только отростки других, главных. Они отпадут, как древесные ветки, едва вы срубите ствол.

Иначе расставленные слова обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление.

Из-за людского сумасбродства самое неразумное подчас становится разумным.

Искоренять злодейство, убивая злодеев - это значит умножать их число.

Истинное красноречие не нуждается в науке красноречия, как истинная нравственность не нуждается в науке о нравственности.

Когда человек пытается довести свои добродетели до крайних пределов, его начинают обступать пороки.

Красноречие - это искусство говорить так, чтобы те, к кому мы обращаемся, слушали не только без труда, но и с удовольствием.

Кто докапывается до корней обычая, тот его уничтожает.

Кто не видит суеты мира - тот суетен сам.

Кто не любит истину, тот отворачивается от нее под предлогом, что она оспорима.

Красноречие - это живописное изображение мысли.

Люди ищут удовольствия, бросаясь из стороны в сторону только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют ещё пустоты той новой потехи, которая их притягивает.

Любопытство - то же тщеславие. Чаще всего желают знать только для того, чтобы об этом говорить.

Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками.

Люди следуют стародавним законам и взглядам не по тому, что они здравы, а потому, что они общеприняты и не дают прорасти семенам раздора.

Люди почти всегда склонны верить не тому, что доказуемо, а что им больше по вкусу.

Можно истинно любить только Бога, и законно ненавидеть только себя.

Мысль меняется в зависимости от слов, которые её выражают. Не мысли придают словам достоинство, а слова мыслям.

Мы часто утешаемся пустяками, ибо пустяки нас и огорчают.

Мы бываем счастливы, только чувствуя, что нас уважают.

Мы должны благодарить тех, которые указывают нам наши недостатки.

Наделённый разумом и страстями человек постоянно воюет сам с собой, ибо примиряется с разумом, только когда борется со страстями, и наоборот. Поэтому он всегда страдает, всегда раздираем противоречиями.

Натура - наша самая первая привычка, меж тем как привычка - наша вторая натура.

Нет несчастья хуже того, когда человек начинает бояться истины, чтобы она не показала ему, как он дурён.

Не следует удивляться упорству нашего сердца в поисках нового счастья. Так как мир даёт нам лишь ложное счастье, оно всегда оставляет в душе пустоту, и душе всегда остаётся чего-либо желать.

Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие себе.

Одинаково непостижимы положения, что есть Бог и что нет Его, что есть душа в теле и что нет у нас души, что мир сотворён и что он не сотворён.

Отдельный человек - не необходимое в природе существо.

Общественное мнение - порождение силы.

Обычай правомочен по той простой причине, что общепринят, - в этом смысл его таинственной власти.

Понятие справедливости так же подвержено моде, как женские украшения.

Править хотят все, но способны на это немногие.

Предвидеть - значит управлять.

Позорно лишь не чувствовать своего позора.

Прошлое и настоящее - наши средства, только будущее - наша цель.

Познаем самих себя: пусть при этом мы не постигнем истины, зато наведём порядок в собственной жизни, а это для нас самое насущное дело.

Речи о смирении полны гордыни у гордецов и смирения у смиренных.

Самые приятные люди - это праведники, считающие себя грешниками. Самые неприятные - это грешники, считающие себя праведниками.

Сердце имеет доводы, которые не знает разум.

Справедливо подчиняться справедливости. Нельзя не подчиняться силе.

Следует привыкать извлекать пользу из зла: оно так обычно, в то время как добро столь редко.

Сила правит миром, а не мысль, но мысль пользуется силой.

Счастье - побудительный мотив любых поступков любого человека, даже того, кто собирается повеситься.

Споры вокруг какого-нибудь положения не означают его ошибочности, равно как всеобщее согласие - его правильности.

Силой и угрозой водворяют в сердце человека не веру, а ужас.

Совесть лучшая нравоучительная книга из всех, которыми мы обладаем; в неё следует чаще всего заглядывать.

Сомневаться в Боге - значит верить в Него.

Существует достаточно света для тех, кто хочет видеть, и достаточно мрака для тех, кто не хочет.

Своекорыстие послужило основой и материалом для превосходнейших правил общежития, нравственности, справедливости, но так и осталось гнусной основой человека.

Само самой понятное и очевидное не следует определять: определение лишь затемнит его.

Сила, а не общественное мнение правит миром, но мнение использует силу.

Случайные открытия делают только подготовленные умы.

Тот кто положит свою жизнь в духовном совершенствовании, не может быть недоволен, потому что то, что он желает, всегда в его власти.

Течение времени уносит всё, чем мы обладаем.

Уверенность, что мы достойны любви ближних, - заблуждение, желание добиться её - несправедливость.

Удовольствие - та единственная монета, ради которой мы готовы на всё.

Хотите, чтобы о вас хорошо говорили, - не говорите о себе хорошего.

Хотите, чтобы люди поверили в ваши добродетели? Не хвалитесь ими.

Человек чувствует, как тщетны доступные ему удовольствия, но не понимает, как суетны чаемые. В этом причина людского непостоянства.

Человека иногда больше исправляет вид зла, чем пример добра.

Человек сотворен, чтобы думать.

Чем умнее человек, тем более он находит оригинальных людей.

Чрезмерные качества враждебны нам и неощутимы. Мы их уже не чувствуем, мы их терпим.

Что постепенно совершенствуется, то столь же постепенно клонится к гибели, что было слабым, то никогда не станет поистине сильным.

Чтобы украсить воображаемыми добродетелями наш воображаемый образ, мы готовы отнять подлинные добродетели от нас подлинных.

Блез Паскаль

В.М.Гонгало

Петропавловск, Республика Казахстан

Petropavlovsk, Republic of Kazakhstan

БЛЕЗ ПАСКАЛЬ - МИСТИК, «ФИЛОСОФ ЧЕЛОВЕКА»

И «ФИЛОСОФ СЕРДЦА»

Аннотация. В статье анализируется учение мистика, «философа человека» и «философа сердца» Блеза Паскаля.

Ключевые слова: иррационализм, бессознательность, «философия человека», «философия сердца», рационализм, познавательный оптимизм, смысл жизни, трагизм человеческого существования, «мыслящий тростник».

BLAISE PASCAL - MYSTIC, «PHILOSOPHER OF PERSON» AND «PHILOSOPHER OF HEART»

Abstract: This article analyses the study of mystics by Blaise Pascal, «a philosopher of person» and «a philosopher of heart».

Key words: irrationalism, unconsciousness, «philoso-pher of person», «philosopher of heart», rationalism, perceptional optimism, sense of life, tragedy of mankind existence, «thinking rush».

Место работы: Северо-Казахстанский государственный университет им. Манаша Козыбаева.

Place of employment: North Kazakhstan State University in the name of Manash Kozybaev.__________________

Контактная информация: l50000, Республика Казахстан, г.Петропавловск, ул.Пушкина, 8б. Тел. 870525б224б. E-mail: [email protected]

Именно сердце чувствует Бога, а не разум.

Б.Паскаль

Гениальная парадоксальность Блеза Паскаля. В середине XVII в. начинает формироваться альтернативное рационализму философское учение иррационализма (от лат. irrationalism - неразумный, бессознательный), которое заявило о себе в полный голос лишь в XIX в. Это философское течение указывает на безграничное качественное многообразие реального мира, ставит предел для познавательных возможностей «количественно-математического», естественнонаучного разума. И выражена эта альтернатива рационалистической философии в работах одного из блестящих ученых XVII в., французского физика, математика, изобретателя (впервые сконструировавшего гидравлический пресс, шприц) и писателя Блеза Паскаля (1623-1662 гг.). В 1642-1645 гг. он строил счетную машину, а в 1649 г. получил от короля «привилегию на арифметическую машину». Одну из своих машин философ преподнес в подарок королеве Швеции Христине.

О феномене Паскаля замечательно размышлял Ф.А.Хомутовский: «О Паскале как о мыслителе, у нас знают мало. По-видимому, это объясняется тем, что как мыслитель, он обращает внимание прежде всего на трагическую судьбу человека в мире, он занимается тем, что теперь бы мы назвали экзистенциальными проблемами. Трудно избавиться от мысли, что он оказал большое влияние на становление экзистенциализма как философского направления, особенно религиозного экзистенциализма» .

Паскаль, указывает Ф.А.Хомутовский, - мыслитель парадоксальный, самобытный, гениальный в полном смысле этого слова: о нем трудно писать из-за его парадоксальности. «Как философ Паскаль - это метафизическое рыдание человечества, по-видимому, самое страшное из рыданий. Рыдание глобальное, вечное, пока существует человечество. Паскаль не столько мыслитель XVII в., сколько мыслитель всех веков и времен. Проблемы, раны, которые он поднимает и обнажает, не имеют однозначного решения, да и вообще решения, лечения, их можно только поставить, обнажить. Поскольку Паскаль, чем бы ни занимался, что бы ни исследовал, везде устанавливал солидную долю истинности, то трудно избавиться от мысли, что Паскаль и как философ-ясновидец оставил потомкам нечто от “гидравлического пресса” (изобретателем которого он был. - В.Г)» .

Отметим здесь, что о говоря о Паскале и особенно о его «метафизическом рыдании», Ф.А.Хомутовский, вероятнее всего, имел в виду не только то, что мы знаем о французском мыслителе из его сочинений или трудов о нем, но при этом вкладывал сюда и что-то свое, чрезвычайно глубокое и невыразимое. Также нельзя не согласиться с Ф.А.Хомутовским в его мнении о том, что Паскаль - «мыслитель всех веков и времен», который «оставил потомкам нечто от «гидравлического пресса». Это в очередной раз говорит как об актуальности поднимаемых нами проблем, так и о том, что, по сути, несмотря на многозначные подходы исследователей, «проблемы» останутся проблемами точно так же, как и «раны».

Далее Ф.А.Хомутовский вновь отмечает гениальную парадоксальность Паскаля, подчеркивая при этом, что «его трудно представить рыдающим - слишком стоически переносил он страдания». Здесь Ф.А.Хомутовский прямо указывает на едва ли не главное свойство настоящего философа - способность «стоически переносить страдания».

Если продолжить тему страданий, то их, на наш взгляд, не совсем правильно было бы рассматривать в отрыве от того, что мы называем радостью и счастьем бытия. На это указывали многие философы от Тертуллиана до Фридриха Ницше.

Известно, что ничто так не разлагает и не развращает душу, как «легкая и приятная жизнь». Из этого прямо следует только то важное, на наш взгляд, обстоятельство, что жизнь человека вообще и не должна быть ни «легкой», ни «приятной», и что испытание «легкостью и приятностью» ничуть не менее строгое, чем испытание многочисленными нуждами и бедами. Из этого также естественно вытекает, что бремя, тяжесть, страдания, крест изначально предуготованы для человека. Недаром поэт прозорливо замечал:

Напиток сладкий духа - жмут В давильнях горького страданья;

И те глаза, что слез не льют -

Не могут излучать сиянья.

А.С.Пушкин оставил нам в наследство немало замечательных строк, которые мы с детства проносим с собой всю свою жизнь. Одними из таких стихотворений, приоткрывающим суть и тайну бытия, является «Элегия».

Безумных лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, - печаль минувших дней В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть - на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной .

И перед неизбежностью рокового конца поэт неизменно думает о любви.

Милосердие и любовь. Чрезвычайно любопытными представляются дальнейшие размышления Ф.А.Хомутовского о французском мыслителе: «Согласно Паскалю, все тела, небесная твердь, звезды, земля не стоят самого ничтожного из умов, ибо он знает все это

и самого себя, а тела не знают ничего. Но все тела, взятые вместе, и все умы, взятые вместе, и все, что они сотворили, не стоят единого порыва милосердия - это явление несравненно более высокого порядка. Философия Паскаля есть философия прежде всего сердца. Человеческое сердце, милосердие, любовь надприродны, сверхъестественны, недоступны человеческому разумению» .

Эти слова Ф.А.Хомутовского-философа, на наш взгляд, весьма показательны; становится ясным самое главное, чего так еще не хватает людям: милосердия и любви.

Есть одна интересная притча, которая отчасти проливает свет на эту проблему. Спросил однажды внук у дедушки: что такое добро и что такое зло? «Видишь ли, - ответил дедушка, - и добро, и зло - в тебе самом. В твоем сердце живут два зверя - один зверь добрый, другой - злой, если ты будешь делать доброе, то будет расти добрый, а если будешь делать злое, то будет расти злой, и между ними всегда идет непрекращающаяся война». - «Кто же из них победит в конце концов?» - спросил внук. - «Тот, которого ты будешь кормить», - ответил мудрый дедушка.

Поэт, увы, не исправляет мир, но в очередной раз предоставляет людям возможность выбора, по крайней мере, для тех, кто читает его сочинения. Все в руках человека, и от него самого зависит, будет ли он человеком или останется менее человеком, чем мог бы стать. Одно такое стихотворение называется «Из чего состоит мир?».

Мир состоит из абсурдности,

Подлости, фальши и лжи,

Из человеческой глупости,

Счастье же в нем миражи.

Мир состоит из предательства,

Жадности и суеты.

Нет в нем почти доказательства,

Верности и доброты.

Мир состоит из жестокости,

Мести, обмана людей.

Нами утерянной совести И дефицита друзей.

Мир состоит из рождения,

Смерти, потери души...

Много в нем расхождения,

Жаль, что в нем нет любви.

[В. Ефименко]

Сегодня кажется удивительным, что Паскаль, живя в XVII в., так далеко заглядывал вперед, будто хотел предупредить нас, жителей XX-XXI столетий о том, какие проблемы нас ждут в связи с широким до чрезвычайности развитием науки и техники. Ведь рационализм, по сути, и есть та площадка, на которой возводилось здание Ее Величества Науки и Техники, при этом, как замечал А.И.Введенский, человека забыли...

Позднее проблему соотношения и особенно границ познания и, следовательно, рационализма, решал И.Кант. Показывая несостоятельность «научного» познания Бога, бессмертия души, Кант писал: «.Мне пришлось ограничить знание, чтобы уступить место вере» . Критическая философия требовала осознания ограниченности человеческого знания, которое ограничено научно достоверным знанием, чтобы освободить место

для чисто моральной ориентации в мире. Причем не наука и не религиозная вера, а «моральный закон внутри нас» служит у Канта основанием нравственности .

«Никогда люди не делают так много зла и так радостно, как тогда, когда делают это сознательно. Паскаль ратует за то, чтобы человек знал, чего он стоит. Пусть любит себя, ибо он способен к добру, но не становится из-за этого снисходителен к низости. Пусть презирает себя, ибо способность к добру остается в нем втуне, но не презирает самую эту способность. Пусть человек и ненавидит себя, и любит. В нем есть способность познать истину и стать счастливым, но познания его всегда шатки и неполны» .

Кант, вероятно, был также близок к пониманию подобного познания. Мораль, считал он, самая бытийственная основа человеческого существования, то, что делает человека человеком. Нравственность же ниоткуда не выводима, ничем не обосновывается, а наоборот, является единственным оправданием разумного устройства мира. Мир устроен разумно, так как существует нравственная очевидность. Такой нравственной очевидностью обладает, например, совесть, рядом с которой идет долг. Человек, считал Кант, поступает согласно чувству долга не потому, что его что-то принуждает к этому (или кто-то узнает), а потому, что в нем действует какая-то самопринуждающая сила .

Паскаль, подчеркивает Ф.А.Хомутовский, не иррационалист, скорее, его рационализм гуманен и разумен. Он пытается совместить разум и сердце. Самое большее, что ему в этом плане удается сделать - показать трагизм и неполноту их совмещения. Человек - и червь земли, и обладатель истины, слава и периферия мироздания. Паскаль не страшится незнания, но страшится лишь «просвещенных невежд». Умудренным человек становится через свое неведение. Просвещенный невежда мудрым быть не может. Среди просвещенных невежд встречаются и математики, пытающиеся превратить человека в теорему .

Несколько иначе по форме, но похоже по сути, охарактеризовал человека В.С.Соловьев: «Человек есть вместе и божество, и ничтожество».

«Сердечная» интуиция Паскаля. Именно последовательное проведение рационалистических принципов естественнонаучного познания приводит Паскаля к пониманию того, что логико-математическое строгое размышление всегда исходит из каких-то начальных утверждений: аксиом, исходных принципов, постулатов, которые не имеют и в принципе не могут иметь строгого, логического, математического обоснования. Такие исходные положения человек принимает не «умом», а «сердцем», верой. «У сердца есть свои основания, которых разум не знает», - говорил французский мыслитель. Сердце ведает всем в человеке, что выходит за пределы его разума, логики, сознания. Иначе говоря, в гносеологическом плане «сердце» избавляет разум от «дурной бесконечности» определений и доказательств, которые, как водится, сплошь и рядом противоречат одно другому.

Замечательный соотечественник Паскаля Ф.Ларошфуко выразил эту мысль в своей остроумно-лаконичной манере, «короче и яснее»: «Ум всегда в дураках у сердца».

Именно путь «сердца» оказывается самым коротким и верным путем к истине, и здесь мы подходим к пониманию важнейшего для нашей жизни феномена, именуемого интуицией.

Удивительно, как рядом с наукой в нем сочеталась способность к мистифицированию. Паскаль, хотя и дополняет учение Декарта, но его философия гораздо более религиозна. Это является примером того, как часто в одном человеке сочетается любовь к науке и глубокая религиозность, которая ставится выше всякой науки.

Знаменитые «Мысли» Паскаля задумывались как апология христианства. Их фрагментарность указывает на то, что «систематичность научного разума не слишком годится для решения тех предельных вопросов, которыми жива философия» . «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем», - писал он. Хотя для Паскаля справедливее было бы сказать, что мы постигаем истину не столько разумом, сколько сердцем.

«Вот что я вижу, и что меня волнует. Я смотрю во все стороны и всюду вижу один мрак. Природа ничего мне не предлагает, кроме того, что вызывает сомнение и беспокойство.

Если бы я не видел в ней никаких признаков Божества, то решился бы его отрицать; если бы я повсюду видел следы Творца, то успокоился бы в лоне веры. Но, видя слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы поверить, я нахожусь в плачевном состоянии, в котором я желал сотни раз, чтобы природа, если ею управляет Бог, указала на него недвусмысленно, или, если ее свидетельства сомнительны, уничтожила бы их совсем; пусть же представит все или ничто, чтобы я знал, какой стороны мне держаться» .

Действительно, если жизнь полна загадок, то что еще остается человеку, как не стать разгадывателем? А для этого недостаточно учиться и заниматься наукой. «Сердце - вот иная, неизвестная Декарту, неведомая всему рационализму XVII в. инстанция. Сердце - особая и высшая способность человека.

Если Декарт доказывает существование Бога, опираясь на разум, то Паскаль делает то же, опираясь на особую «сердечную» (сверхрациональную) интуицию. Человек в сердце превышает себя как разумное существо. И поэтому разум вряд ли можно считать родовой характеристикой человека . Мысль Паскаля бьется над разрешением вечных вопросов бытия: «Уясним же себе, что мы такое: нечто, но не все; будучи бытием, мы не способны понять начало начал, возникающее из небытия; будучи бытием кратковременным, мы не способны охватить бесконечность» .

Философ имел обыкновение записывать наиболее ценные мысли, приходившие ему в голову: «Я решил записать свои мысли, при этом не соблюдая никакого порядка, и эта чересполосица будет, возможно, намеренной: в ней-то и заложен настоящий порядок, который с помощью этого самого беспорядка выявит суть трактуемого мной предмета. Я оказал бы ему слишком много чести, если бы изложил свои мысли в строгом порядке, меж тем, как моя цель - доказать, что никакого порядка в нем нет и быть не может» .

Паскаль понимает, что никто не может постигнуть тайну бытия, но не может не ставить перед собой вопросов, пытаясь понять причину и смысл всего сущего, хочет знать, что есть он сам, каким непостижимым путем попал в этот мир и куда, согласно своей природе, движется: «Я не знаю, кто вверг меня в наш мир, ни что такое наш мир, ни что такое я сам; обреченный на жесточайшее неведение, я не знаю, что такое мое тело, мои чувства, моя душа, не знаю даже, что такое та часть моего существа, которая сейчас облекает мои мысли в слова, рассуждает обо всем мироздании и о самой себе и точно так же не способна познать самое себя, как и все мироздание.

Я вижу сомкнувшиеся вокруг меня наводящие ужас пространства Вселенной, понимаю, что заключен в каком-то глухом закоулке этих необозримых пространств, но не могу уразуметь, ни почему нахожусь именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте, ни почему столько-то быстротекущих лет дано мне жить в вечности, что предшествовала моему появлению на свет и будет длиться, когда меня не станет.

Куда ни взгляну, я вижу только бесконечность, я заключен в ней, подобно атому, подобно тени, которой суждено через мгновение безвозвратно исчезнуть. Твердо знаю я лишь одно - что очень скоро умру, но именно эта неминуемая смерть мне более всего непостижима» .

Записи с самого начала не предназначались для печати и при жизни Паскаля опубликованы не были. Они сохранились в виде отдельных листов без всякой системы и порядка. Первое издание «Мыслей» увидело свет в 1670 г. благодаря Пьеру Николю (1625-1695 гг.) и другим деятелям Пор-Рояля, расположившим листки по своему усмотрению. Лишь в 1842 г. немецкий профессор филологии Виктор Кузен после тщательного исследования вновь реконструировал текст, и «Мысли» (свыше 1000 отрывков) в том виде, в каком мы можем читать их сегодня, были изданы в 1852 г., почти два века спустя после смерти их автора. Эти «Мысли» и стали ему памятником.

Как бы предвидя готовящиеся упреки, Паскаль писал: «Пусть не говорят, что я не сказал ничего нового: новизна в расположении материала. Когда играют в лапту, пользуются

одним и тем же мячом, но один бьет лучше другого» . И дело, вероятно, не в одной лапте. Думается, никто не станет возражать против «расположения материала», очевидно, что и лучшая книга состоит из тех же самых знаков, что и обычная.

Великий человек всегда является сыном своего века, и не напрасно, потому что он живет тем, чем живет его время, его страна, общество. Жить, значит творить, гореть, быть предельно занятым, в противном случае это только существование. Можно сказать, жить, значит мыслить. «Человек - всего лишь тростник, самый слабый в природе, но это мыслящий тростник, - писал французский мыслитель. - Не нужно Вселенной ополчаться против него, чтобы его уничтожить: достаточно пара, капли воды, чтобы убить его». Все же величие человека состоит в умении мыслить: «Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности» .

Высказывания Б.Паскаля.

Насмехаться над философией - значит, философствовать.

Что же это за химера - человек? Какая невидаль, какое чудовище, какой хаос, какое поле противоречий, какое чудо!

Судья всех вещей. червь земляной, хранитель истины, сточная яма сомнений и ошибок, слава и сор Вселенной.

Мы только отчасти обладаем истиной и благом вперемежку с ложью и злом.

Если человек восхваляет себя, я его уничижаю, если уничижает - восхваляю, и противоречу до тех пор, пока он не уразумеет, какое он непостижимое чудовище.

Начни человек с изучения самого себя, он понял бы, что ему не дано выйти за собственные пределы. Мыслимо ли, чтобы часть познала целое?

Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние.

Непостоянство, скука, беспокойство - вот условия человеческого бытия.

Истинная нравственность не нуждается в науке о нравственности.

Природа человека состоит в том, чтобы все время идти вперед.

Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начинать.

Можно жить сколько угодно, можно повторять и транслировать чью-то мудрость, но при появлении своей нужно насторожиться: ибо жить остается недолго.

Последними словами Паскаля были: «Да не покинет меня Бог никогда».

ЛИТЕРАТУРА

1. Кант И. Критика чистого разума // Собр. соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3.

2. Пушкин А.С. Соч.: В 3 т. М., 1985. Т. 1.

3. Таранов П.С. Философия сорока пяти поколений. М., 1999.

4. Таранов П.С. Философский биографический словарь, иллюстрированный мыслями. М., 2004.

5. Философия / Под ред. В.Н.Лавриненко, В.П.Ратникова. М., 2001.

6. Философия: Курс лекций / Под общ. ред. Ф.А.Сима. Петропавловск, 1998.

7. Философия: Учебник / Под ред. В.Д.Губина, Т.Ю.Сидориной. М., 2003.

8. Хомутовский Ф.А. Философия Нового времени // Философия: Курс лекций / Под общ. ред. Ф.А.Сима. Петропавловск, 1998.

Блез Паска́ль (1623 - 1662) - принадлежит к уникальным личностям своего времени. В нем соединились математик и механик, физик и литератор, изобретатель и философ. Будучи глубоко религиозным человеком, в тридцать один год он пережил высокое божественное откровение, которое изменило всю его жизнь. Паскалю принадлежат слова: «Будем учиться хорошо мыслить – вот основной принцип морали». Лев Толстой писал о нем, как о человеке великого ума и великого сердца. Тургенев восхищался глубиной и величием его мысли, свободным, сильным и могучим языком. В этой статье автор рассказывает о понимании Паскалем сердца, как глубинного и первичного основания внутреннего мира человека, как высокого проводника ощущения бытия. Ученый приводит слова Паскаля о чистом сердце, в котором только и может «пробуждаться совершенная и истинная любовь» Он говорит, что «это последнее и абсолютное основание нашего бытия, приобретающее в личном опыте наивысшую достоверность по сравнению с наличной действительностью и доказательствами рассудка». Перечисляя различные ипостаси сердца, автор отводит ему роль органа духа, который соединяет человека с духовным планом. Говоря о современном состоянии мира, он оценивает его, как «игру на понижение», где высшее сводится к низшему, где нарушается один из основных законов – закон иерархии ценностей…

Борис Николаевич Тарасов

д. филол. н., профессор, заведующий кафедрой

зарубежной литературы

Литературного института имени А. М. Горького.

В христианском мировосприятии человеческое сердце рассматривается как средоточие всей телесной и духовной жизни человека, как главный орган и вместилище его желаний, чувствований и мыслей, волнений и страстей. Мы можем слышать и познавать сердцем, в котором соединяются все нравственные состояния человека - от сердца благодатного и боголюбивого до сердца лукавого и самолюбивого.

Такая философия сердца заключена в «Мыслях» Паскаля. По его убеждению, вся наша логика и все поступки обусловлены глубинным духовным чувствованием бытия и его осознанной или неосознанной оценкой, возникающей на основе этого чувствования. Все наши рассуждения вытекают из такого предубеждения и в конечном счете всегда уступают ему, как бы мы ни старались своим разумом освободиться от него: «у сердца свои доводы, которых совсем не знает разум». И это проявляется на каждом шагу, в различных жизненных ситуациях. Проявляется, как считает Паскаль, и в главном: человеческое сердце так же естественно любит себя и ожесточается против Бога, как, наоборот, любит Бога и ожесточается против себя. И не найти основания подобным чувствам, из пределов которых человек не может выйти ни в одном из своих поступков: «Вы отбросили одно и сохранили другое - разве с помощью разума вы любите?» Но именно из подобных чувств, как из невидимых подпочвенных зерен, замечает Паскаль, и возникает жизнепонимание и жизнедеятельность человека.

Только в чистом сердце, пишет Паскаль, пробуждается совершенная и истинная любовь - это последнее и абсолютное основание нашего бытия, приобретающее в личном опыте наивысшую достоверность по сравнению с наличной действительностью и доказательствами рассудка, самая мощная и неподвластная человеческим возможностям сверхприродная сила, собирающая воедино все калейдоскопические осколки нашей жизни. И бесконечное расстояние между телом и духом служит лишь слабым подобием несравненно большего расстояния между духом и любовью, которая выводит человека к новой преображенной реальности.

Есть люди, которые способны удивляться только плотскому величию, как будто духовного и вовсе не существовало; другие восхищаются лишь духовным величием, как будто не было бесконечно более высокого величия Премудрости.

Все тела, небесный свод, звезды, земля с ее царствами не стоят слабейшего из умов, ибо он познает все это и самого себя, а тела ничего не познают (здесь Декарт поставил бы точку. - Б. Т).

Все тела в совокупности, все умы вместе и все их произведения не стоят даже малейшего проявления любви. Это свойство бесконечно более высокого порядка.

И это сверхприродное событие происходит именно в сердце.

Достоевского сближает с Паскалем сходная логика в понимании подлинной иерархии и разной роли воли, сердца и ума в психологическом универсуме человека. Сердце представляется ими как самое глубинное и первичное основание внутреннего мира человека, корень его деятельных способностей, источник доброй и злой воли, чувства и энергии которого формируют общий духовный склад и жизнепонимание личности, незаметно и органично «нагибают» ее мысли к тем или иным идеям и теориям.

Подобно Паскалю, Достоевский обнаруживает ту же самую зависимость между основными силами в психологическом универсуме человека. «Ум - способность материальная, - замечает писатель, - душа же, или дух, живет мыслию, которую нашептывает ей сердце... Мысль зарождается в душе. Ум - орудие, машина, движимая огнем душевным.» . Следовательно, «машина ума» оказывается вторичной инстанцией, подсобным, но необходимым инструментом для лишь частично внятного оформления «нашептываний сердца» и стеснения в логические рамки «душевного огня». Например, в рассуждении о дозволенности сверхчеловеку перескакивать через всякие нравственные преграды Иван Карамазов придерживается строгой логики, которая на самом деле обслуживает его первичный волевой импульс, появляется потому, что где-то в глубине души ему хочется быть таким человеком.

Черт, разделяющий мысли Ивана, разъясняет ему их подоплеку: Где стану я, там сейчас же будет первое место. «все дозволено», и шабаш! Все это очень мило, только если захотел мошенничать, зачем бы еще, кажется, санкция истины? Но уж таков наш русский современный человек: без санкции смошенничать не решится, до того уж истину возлюбил.

Санкция истины, благоденствия человечества необходима и Раскольникову для осуществления его подспудного желания быть на «первом месте», обладать властным потенциалом - желания, в конце концов обнаруживаемого им на самом дне своей души. Без апелляции к науке, пользе, здравому смыслу не обходятся и примитивные мошенники типа Ракитина или Лужина, чья последовательная логика невидимо связана именно своекорыстным направлением их воли.

О принципиальной первичности и капитальном значении правильной целеустремленности душевного огня, нашептываний сердца напоминал Достоевский за несколько лет до своей кончины в «Дневнике писателя»:

"Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца.., ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами, сколько бы они ни указывали на прямую дорогу; напротив, перерабатывающая эти факты на свой лад, ассимилирующая их с своим зараженным духом". .

В сердечно-волевых стремлениях Достоевский видел сгустки бытийных сил, связанные с корнями, с «началами» и «концами» человеческого бытия и воздействующие на все человеческое мышление.

"Сами-то разумные, сами-то ученые начинают учить теперь, что нет доводов чистого разума, что чистого разума и не существует на свете, что отвлеченная логика неприложима к человечеству, что есть разум Иванов, Петров, Гюставов, а чистого разума совсем не бывало; что это только неосновательная выдумка восемнадцатого столетия" .

Достоевский потому и был пророком, что умел заглядывать в глубину души, выявлять направление воли и качество основополагающих (неважно, сознательных или бессознательных) желаний Ивана, Петра, Гюстава, которые невидимой частью айсберга входят в состав изобретаемых ими идей и теорий, предопределяют их практическое развитие и конечное завершение. Поэтому он постоянно и искал главные «точки, о которых грезит сердце» и которые в скрытом виде, разбавленные водой логики, науки, социальных учреждений и т. п., входят в историческую жизнь.

При этом и у Паскаля, и у Достоевского сердце является своеобразным органом познания тех уровней и сторон бытия, которые не подвластны разуму. «Познать природу, душу, Бога, любовь, - пишет Достоевский, - это познается сердцем, а не умом... Ежели цель познания будет любовь и природа, тут оказывается чистое поле сердцу». О сердце как гносеологическом инструменте в познании Бога и сверхрациональных закономерностей жизни и Паскалем написана не одна страница.

Вместе с тем в порядке сердца происходит коренное иррациональное раздвоение, определяющее разные, инстинктивно руководящие поведенческой мотивацией людей, изначальные ценности. Сердце так же любит своевольные желания и отворачивается от Бога, подчеркивает Паскаль, как и наоборот - любит Бога и охладевает к удовлетворению эгоистических устремлений.

Одна из заслуг антропологии французского мыслителя заключается в том, что он в числе первых обратил внимание на способность сердца «грезить» как бы против самого себя, против собственной пользы и выгоды, на прихотливую изменчивость человеческого волеизъявления. Каждый, подчеркивает он, имеет свои фантазии, противные его собственному благу и ставящие в тупик окружающих. Пристальное изучение подобных отступлений и зигзагов в пожеланиях людей связано у Достоевского с темой «подпольного человека».

"Свое собственное, вольное и свободное хотенье, - выражает его взгляд герой «Записок из подполья», - свой собственный, хотя бы и самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, - вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья?" .

Протестуя против законов науки, здравого смысла, утопических фаланстеров, хрустальных дворцов и т. д. и т. п., «подпольный человек» вопрошает: «А что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить!».

С точки зрения Паскаля, всегдашние импульсы испорченной человеческой воли и неочищенного сердца образуют замкнутый круг несовершенных желаний. У людей, у которых ум всегда оказывается «в дураках» и которые в своем предельном выражении подспудно противопоставляют самолюбие боголюбию, человекобога - Богочеловеку, настаивает Паскаль, нет иного врага, кроме эгоистических похотей, отделяющих и отвращающих их от Бога. Следовательно, главная задача и единственная добродетель заключается в борьбе с ними и очищении сердца, чтобы соединиться с божественной волей и обрести подлинный покой и нерушимое счастье.

Именно так в конечном итоге с гораздо большей остротой ставится вопрос и у Достоевского, исследовавшего коренное раздвоение и логическое завершение сердечных «грез», подчиняющих себе «машину ума». «Всяк ходи около сердца своего», - призывает старец Зосима в «Братьях Карамазовых» вглядываться в «начала» и «концы» многообразных человеческих желаний, стремлений, побуждений, различать в них еще в зародыше хорошее от дурного, растить первое и искоренять второе. Достоевского интересовали прежде всего сложные взаимоотношения доброй и злой воли в сердечной глубине человека.

И у русского философа П. А. Флоренского сердце выступает как «недро, «нутро», «ядро», очаг нашей духовной жизни, от состояния которого зависят ее гармония и качество, направленность ума и действий личности.

Рассматривая человека как триединое существо (живот, грудь, голова), он различает три типа мистики.

"Либо это - мистика головы, мистическое переразвитие ума, питаемого не благодатью от сердца, а питающегося самостоятельно, гордостью бесовскою, и лжеименным знанием пытающегося охватить все тайны земли и неба; либо, наоборот, это - мистическое переразвитие органической жизни, мистики чрева, опять-таки получающего источники жизни не от источающего духовность сердца, а от бесов, нечистотою. И там и тут личность не является цельною, но - раздробленною и извращенною, без центра. Воздержанием горделивого ума отличается подвижник от мистиков первого типа; обузданием похотливого чрева - от мистиков типа последнего. Все, чем живет подвижник, возникает у него не самопроизвольно в том или другом отдельном органе, а в живом средоточии его существа, в сердце, и возникает здесь под благодатным воздействием Духа Утешителя. Возникшее же в средоточии всего существа, очищенном благодатию, жизненное движение естественно (а не противоестественно, как у лже-мистиков) распространяется по органам жизнедеятельности, и потом все они действуют согласно и сообразно друг другу" .

Флоренский отмечает проявления «мистики живота» в оргиастических культах древности и современности и отчасти в католицизме, а «мистики головы» - в йоге, оккультизме, теософии, сциентизме. По его убеждению, обе эти мистики, давая личности определенное одностороннее развитие, нарушают ее равновесие, не дают главного - очищения сердца. В результате зерно души, не способное питаться благодатью, «прорастает не в недра Пресвятой Троицы, а куда-то вбок, засыхает и гибнет». А «нормальная мистика», «мистика сердца», обретаемая в церковной ограде, открывает «доступ в человеке благодати, питающей недра его, только эта мистика исправляет личность и дает ей возрастать от меры в меру. Всякая же иная мистика необходимо увеличивает и без того нарушенное равновесие жизни и в конец извращает естество греховного человека» .

С признанием главенствующей роли сердца в просветлении и гармонизации духовной жизни человека в его движении от «агонии» к «обожению» тесно связана в полномерной логике Флоренского теория «возрастания типов», которую он называет (наряду с развиваемыми в «Столпе.» мыслями) ключом к пониманию паскалевского «Мемориала». Каждая личность имеет свой тип возрастания в зависимости от присущих ей идеалов, закономерностей внутреннего развития, «духовного горения». Отсюда разнообразие и неравенство типов возрастания, которые обладают непереходимыми границами и никогда не могут сравняться друг с другом. Здесь сразу же возникает аналогия с размышлениями Паскаля о трех порядках бытия (порядок материи, порядок духа, порядок любви и милосердия), в которых бесконечное расстояние между телом и духом служит лишь слабым подобием бесконечно большей дистанции между духом и любовью, выводящей человека к новой преображенной реальности.

"Все тела в совокупности не могли бы произвести самой ничтожной мысли: это невозможно, это явление иного порядка. Из всех тел и умов нельзя было бы извлечь ни одного движения истинной любви: это невозможно, это явление иного порядка, это - выше природы" .

Трем порядкам бытия соответствуют у французского мыслителя и три обобщенных типа личности: короли, богачи, полководцы не видят величия людей ума (ученых, изобретателей, художников), которые, в свою очередь, не придают большого значения внешнему блеску и силе этих «великих людей плоти». Обе же эти категории не осознают бесконечно более высокого величия премудрости, обретаемого в святости и любви.

Флоренский как бы следует за логикой Паскаля, когда сравнивает несовпадение русел, траекторий и горизонтов возрастания низших и высших типов личности с невозможностью из какой угодно суммы нулей извлечь конечную величину или из бесчисленных груд сухого песка выжать каплю влаги, как невозможно из мистиков головы и тела превратиться в мистиков сердца. Для Флоренского, как и для Паскаля, высшее состояние личности, нашедшее абсолютное выражение в Иисусе Христе, заключается в любви и святости, трансцендентных для всего только человеческого и обретаемых в конечном итоге в результате «толчка извне, оттуда». Одних только человеческих усилий здесь явно не хватает, поскольку доброты и великодушия, отрешенности от себялюбия и бескорыстия, глубокого ума и творчества, подвигов и мученичества - всего этого «величия еще недостаточно для создания высшей породы». Настоящий переход в этот третий порядок бытия, или тип возрастания личности, возможен лишь с помощью божественной благодати, проникающей сквозь многочисленные коросты в сердечную глубину. Только в чистом сердце, пишет Паскаль, пробуждается совершенная и истинная любовь - это последнее и абсолютное основание нашего бытия, приобретающее в личном опыте духовного возрастания и обожения наивысшую достоверность по сравнению с наличной действительностью и доводами рассудка, сверхприродная сила, «свертывающая» антиномии и противоречия, умиряющая внутреннюю борьбу в душе человека и открывающая ему горизонт и дающая зрение для Богообщения.

Флоренский уделяет значительное место в своей книге «уцеломудрию» сердца, являющегося без должного «благоустроения» не местом встречи с благодатью, а источником греховных помыслов и разрушительных страстей, утверждения отрицательной свободы эгоизма и самости как абсолюта.

"Это очищение себя или само-исправление требуется для собрания всего существа в сердце, для внутреннего оплотнения около сердца всех сил духа - умом, волею и чувством <...> Только очищенное сердце может принять в себя неизреченный свет Божества и стать прекрасным" .

Другой русский философ - Б. П. Вышеславцев отдает должное Паскалю как одному из ярчайших выразителей «метафизики сердца» как предельного таинственного центра личности, «невидимо» определяющего ее своеобразие и ценностные предпочтения. Здесь будет уместно напомнить слова С. Л. Франка из его работы «Крушение кумиров» о духовных основах жизни с их особой закономерностью, которую «гениальный христианский мыслитель Паскаль называл. порядком человеческого сердца». Этот «порядок сердца» предвосхищен и предуказан заветами христианства. "Он не может быть безнаказанно нарушен, ибо он есть условие осмысленности, прочности нашей жизни, условие нашего духовного равновесия и поэтому самого нашего бытия. Этот духовный строй бытия, постижение которого есть «иудеям соблазн и эллинам безумие». есть для зрячего абсолютная, строгая истина, обосновывающая всю его жизнь и обеспечивающая ей высшую разумность" .

По убеждению Вышеславцева, «христианский символ сердца как центра души» занимает умы тех мыслителей, у которых самих «достаточно сердца», чтобы почувствовать «неисследованное богатство этого символа». Исходя из библейской традиции и вслед за Паскалем, П. Д. Юркевичем, П. А. Флоренским, В. Н. Лосским и другими мыслителями он рассматривает сердце как самое глубинное и первичное основание внутреннего мира человека, корень его деятельных способностей, источник доброй и злой воли. Такое понятие сердца представляется Вышеславцеву, как и многим русским богословам, философам и писателям, «математически точным, как центр круга, из которого могут исходить бесконечно многие радиусы, или световой центр, из которого могут исходить бесконечно разнообразные лучи!» . Другими словами, сердце есть «сокровенная самость», бессмертная душа, истинное «я», где заключен «предельно таинственный центр личности, где лежит вся ее ценность и вся ее вечность!» . Именно в сердце происходит (или не происходит) встреча человека с Богом, подчеркивает Вышеславцев, приводя одну из главных мыслей Паскаля: «Бог чувствуется сердцем, а не разумом».

Вместе с тем Вышеславцев выделяет паскалевскую тему «антиномизма сердца», не раз отмеченного в Новом Завете. По словам апостола Иоанна, «всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога» (1 Ин 3: 9). Но, согласно

Евангелию от Марка, корень всяческого зла также заключен в человеческом сердце: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство» (Мк 7: 21-22).

Паскаль, как рассмотрено ранее, констатировал, что в «порядке сердца» происходит коренное иррациональное и антиномическое раздвоение. Сердце так же любит своевольные желания и отворачивается от Бога, подчеркивал он, как и наоборот - любит Бога и охладевает к удовлетворению эгоистических устремлений: «Вы отбросили одно и сохранили другое; по рассудку ли вы любите самого себя?» По убеждению Паскаля, только в чистом сердце, преображенном благодатью и смиренномудрым подвигом веры, пробуждается истинная любовь к Богу и ближнему, органически переживается необходимость следовать не своекорыстной, а высшей воле. Тогда и ум, постоянно имея в виду главную цель любви и милосердия, направлен в первую очередь не на внешнее «образование», а на внутреннее «воспитание», не на умножение рациональных знаний, а на очищение душевных желаний.

Если же в сердце человека не происходит встреча с Богом, - ставит Паскаль проблему в противоположную плоскость, - то его воля естественно склоняется к самолюбивому поиску «идолов» счастья, удовлетворению разнообразных страстей. Одна из заслуг антропологии Паскаля заключается в том, что он одним из первых, как уже отмечалось раннее, обратил внимание на прихотливую изменчивость человеческого волеизъявления, на склонность сердца искать «счастья» в непредсказуемых фантазиях, которые не только противоположны пользе и выгоде, но способны вести к саморазрушению и гибели.

Размышления Паскаля о разумных и неразумных проявлениях человеческой свободы, светлых и темных устремлениях сердца своеобразно преломляются у Вышеславцева:

"Сердце есть таинственная и непонятная ось, которая пронзает и держит духовную и телесную жизнь человека. Телесное сердце никогда не есть только «плоть», а всегда есть воплощение, ибо каждое его биение имеет духовное значение: оно нечто. вносит в этот мир - любовь или ненависть, повторение старого ритма или рождение нового" .

По Вышеславцеву, сердце иррационально как в низшей своей сфере, соприкасающейся с «плотью», так и в высшей, соединяющейся с «духом» и являющейся органом духа. Его иррациональность и бездонная глубина объемлют как высшие мистические переживания, так и низшие подсознательные импульсы, «утробные влечения». В силу этого сердце становится главным «невидимым» участником трагической мистерии человеческого существования, в которой осознанно или неосознанно происходит выбор между совершенствованием или деградацией, между движением истории вперед-вверх или вперед-вниз. Именно в сердце осуществляется сублимация или профанация (термины Вышеславцева), т. е. возвышение телесно-физического до духовного или, напротив, низведение духовного до низшего, материального или даже физиологического уровня, что определяет принципиально разное качество жизни личности и окружающего ее мира.

Вышеславцев приходит к выводу, что в современном мире поражает низость человеческих сердец, обусловленная торжеством профанации. Пафос профанации он обнаруживает у Мефистофеля в «Фаусте» и у Петра Верховенского в «Бесах», в установках Маркса и Фрейда. Объединяет их всех и многочисленных им подобных убеждение, что все возвышенное и святое есть только Иллюзия. Здесь Вышеславцев почти дословно перекликается с социологом П. А. Сорокиным, который показывает и доказывает, что все духовное, идеалистическое, бескорыстное благородное постепенно сводится к заблуждению, невежеству: идиотизму, лицемерию, скрывающим «низкое происхождение» основных поведенческих мотивов.

Истинные нравственные понятия воспринимаются в лучшем случае как «идеологии», «рационализации», «красивые речевые реакции». Как бы продолжая логику Сорокина, Вышеславцев отмечает, что в подобной переоценке ценностей, в сведении высшего к низшему, в «Экономическом материализме» Маркса или в «сексуальном материализме» Фрейда сокрыто осознаваемое или неосознаваемое представление о человеке как о «только животном» со всеми вытекающими отсюда людоедскими последствиями.

Вышеславцев характеризует душевно-духовное состояние современного мира как игру на понижение и выделяет ее главные особенности:

1) извращение закона соотношений категорий, который гласит: высшая категория есть самостоятельное и новое качество бытия, несводимое к низшему <.> 2) извращение закона иерархии ценностей, который гласит: низшую ценность нельзя предпочитать высшей. Но как раз низшие ценности особенно для всех убедительны и популярны; в признании преимущественной ценности «экономического фундамента» Чичиков вполне согласился бы с Марксом и французский буржуа с русским коммунистом.

Замечательно то, что игра на понижение в теории и практике всегда будет наиболее популярна. В этой популярности - общедоступность всяческого материализма и марксизма. Спуск всегда легче возвышения - это закон косности человеческой природы, линия наименьшего сопротивления. "С каким восторгом человек узнает, что он произошел от обезьяны, что он только животное, только материя, что святая любовь есть только сексуальность и т. д. По-видимому, всякое «только» доставляет глубокое облегчение, тогда как всякое «не только» тревожит, побуждает к усилию" .

Однако без паскалевских тревог и усилий, свойственных русской философии и литературе, невозможен, по Вышеславцеву, выход из всеобщего скатывания, обратного спуска к самым низшим ступеням бытия, «к первобытной туманности». Невозможна и подлинная сублимация, т. е. восполнение, преображение, возвышение и усовершенствование низших этажей жизни. И все эти процессы берут свое начало и развиваются в глубинах человеческого сердца.

ЛИТЕРАТУРА

1. Вышеславцев Б. П. Сердце в христианской и индийской мистике // Вопросы философии. - 1990. - Вып. 4.
2. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. - М., 1994.
3. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Л., 1983. - Т. 25.
4. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Л., 1985. - Т. 28, кн. 1.

1. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Л., 1989. - Т. 4.
2. Тарасов Б Н. Паскаль. - М., 1979.
3. Флоренский П. А. Столп и утверждение Истины. - М., 1990. - Т. 1, ч. 1.
4. Франк С. Л. Духовные основы общества. - М., 1992.

*Статья подготовлена в рамках гранта РГНФ № 15-34-11 091 «Русская классическая литература в мировом культурно-историческом контексте».

Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 3 229